Аптекарша
Городишко Б., состоящий из двух-трех кривых улиц, спит непробудным сном. В застывшем воздухе тишина. Слышно только, как где-то далеко, должно быть, за городом, жидким, охрипшим тенорком лает собака. Скоро рассвет. Всё давно уже уснуло. Не спит только молодая жена провизора Черномордика, содержателя б—ской аптеки. Она ложилась уже три раза, но сон упрямо не идет к ней — и неизвестно отчего. Сидит она у открытого окна, в одной сорочке, и глядит на улицу. Ей душно, скучно, досадно… так досадно, что даже плакать хочется, а отчего — опять-таки неизвестно. Какой-то комок лежит в груди и то и дело подкатывает к горлу… Сзади, в нескольких шагах от аптекарши, прикорнув к стене, сладко похрапывает сам Черномордик. Жадная блоха впилась ему в переносицу, но он этого не чувствует и даже улыбается, так как ему снится, будто все в городе кашляют и непрерывно покупают у него капли датского короля. Его не разбудишь теперь ни уколами, ни пушкой, ни ласками. Аптека находится почти у края города, так что аптекарше далеко видно поле… Она видит, как мало-помалу белеет восточный край неба, как он потом багровеет, словно от большого пожара. Неожиданно из-за отдаленного кустарника выползает большая, широколицая луна. Она красна (вообще луна, вылезая из-за кустов, всегда почему-то бывает ужасно сконфужена). Вдруг среди ночной тишины раздаются чьи-то шаги и звяканье шпор. Слышатся голоса. «Это офицеры от исправника в лагерь идут», — думает аптекарша. Немного погодя показываются две фигуры в белых офицерских кителях: одна большая и толстая, другая поменьше и тоньше… Они лениво, нога за ногу, плетутся вдоль забора и громко разговаривают о чем-то. Поравнявшись с аптекой, обе фигуры начинают идти еще тише и глядят на окна. — Аптекой пахнет… — говорит тонкий. — Аптека и есть! Ах, помню… На прошлой неделе я здесь был, касторку покупал. Тут еще аптекарь с кислым лицом и с ослиной челюстью. Вот, батенька, челюсть! Такой именно Сампсон филистимлян избивал. — М-да… — говорит толстый басом. — Спит фармация! И аптекарша спит. Тут, Обтесов, аптекарша хорошенькая. — Видел. Мне она очень понравилась… Скажите, доктор, неужели она в состоянии любить эту ослиную челюсть? Неужели? — Нет, вероятно, не любит, — вздыхает доктор с таким выражением, как будто ему жаль аптекаря. — Спит теперь мамочка за окошечком! Обтесов, а? Раскинулась от жары… ротик полуоткрыт… и ножка с кровати свесилась. Чай, болван аптекарь в этом добре ничего не смыслит… Ему, небось, что женщина, что бутыль с карболкой — всё равно! — Знаете что, доктор? — говорит офицер, останавливаясь. — Давайте-ка зайдем в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим. — Выдумал — ночью! — А что же? Ведь они и ночью обязаны торговать. Голубчик, войдемте! — Пожалуй… Аптекарша, спрятавшись за занавеску, слышит сиплый звонок. Оглянувшись на мужа, который храпит по-прежнему сладко и улыбается, она набрасывает на себя платье, надевает на босую ноту туфли и бежит в аптеку. За стеклянной дверью видны две тени… Аптекарша припускает огня в лампе и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно, и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце. Входят толстяк доктор и тонкий Обтесов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нем трещит китель и на лице выступает пот. Офицер же розов, безус, женоподобен и гибок, как английский хлыст. — Что вам угодно? — спрашивает их аптекарша, придерживая на груди платье. — Дайте… эээ… на пятнадцать копеек мятных лепешек! Аптекарша не спеша достает с полки банку и начинает вешать. Покупатели, не мигая, глядят на ее спину; доктор жмурится, как сытый кот, а поручик очень серьезен. — Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует, — говорит доктор. — Тут ничего нет особенного… — отзывается аптекарша, искоса поглядывая на розовое лицо Обтесова. — Муж мой не имеет помощников, и я ему всегда помогаю. — Тэк-с… А у вас миленькая аптечка! Сколько тут разных этих… банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр! Аптекарша запечатывает пакетик и подает его доктору. Обтесов подает ей пятиалтынный. Проходит полминуты в молчании… Мужчины переглядываются, делают шаг к двери, потом опять переглядываются. — Дайте на десять копеек соды! — говорит доктор. Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке. — Нет ли тут, в аптеке, чего-нибудь этакого… — бормочет Обтесов, шевеля пальцами, — чего-нибудь такого, знаете ли, аллегорического, какой-нибудь живительной влаги… зельтерской воды, что ли? У вас есть зельтерская вода? — Есть, — отвечает аптекарша. — Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три! Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потемках за дверью. — Фрукт! — говорит доктор, подмигивая. — Такого ананаса, Обтесов, и на острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако… слышите храп? Это сам господин аптекарь изволят почивать. Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко взволнованна. — Тсс… тише, — говорит Обтесов, когда она, раскупорив бутылки, роняет штопор. — Не стучите так, а то мужа разбудите. — Ну, так что же, если и разбужу? — Он так сладко спит… видит вас во сне… За ваше здоровье! — И к тому же, — басит доктор, отрыгивая после зельтерской, — мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если б всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького! — Чего еще выдумали! — смеется аптекарша. — Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов! Впрочем… вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum? — Есть. — Ну вот! Подавайте нам его! Чёрт его подери, тащите его сюда! — Сколько вам? — Quantum satis!.. Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим… Обтесов, а? Сначала с водой, а потом уже per se… Доктор и Обтесов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино. — А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum! Впрочем, в присутствии… эээ… оно кажется нектаром. Вы восхитительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку. — Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно! — говорит Обтесов. — Честное слово! Я отдал бы жизнь! — Это уж вы оставьте… — говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и делая серьезное лицо. — Какая, однако, вы кокетка! — тихо хохочет доктор, глядя на нее исподлобья, плутовски. — Глазенки так и стреляют! Пиф! паф! Поздравляю: вы победили! Мы сражены! Аптекарша глядит на их румяные лица, слушает их болтовню и скоро сама оживляется. О, ей уже так весело! Она вступает в разговор, хохочет, кокетничает и даже, после долгих просьб покупателей, выпивает унца два красного вина. — Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили, — говорит она, — а то тут ужас какая скука. Я просто умираю. — Еще бы! — ужасается доктор. — Такой ананас… чудо природы и — в глуши! Прекрасно выразился Грибоедов: «В глушь! в Саратов!» Однако нам пора. Очень рад познакомиться… весьма! Сколько с нас следует? Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами. — Двенадцать рублей сорок восемь копеек! — говорит она. Обтесов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке денег и расплачивается. — Ваш муж сладко спит… видит сны… — бормочет он, пожимая на прощанье руку аптекарши. — Я не люблю слушать глупостей… — Какие же это глупости? Наоборот… это вовсе не глупости… Даже Шекспир сказал: «Блажен, кто смолоду был молод!» — Пустите руку! Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят из аптеки. А она быстро бежит в спальню и садится у того же окна. Ей видно, как доктор и поручик, выйдя из аптеки, лениво отходят шагов на двадцать, потом останавливаются и начинают о чем-то шептаться. О чем? Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит, а отчего — она и сама не знает… Бьется сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают его участь. Минут через пять доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой… То остановится около двери, то опять зашагает… Наконец осторожно звякает звонок. — Что? Кто там? — вдруг слышит аптекарша голос мужа. — Там звонят, а ты не слышишь! — говорит аптекарь строго. — Что за беспорядки! Он встает, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлепая туфлями, идет в аптеку. — Чего… вам? — спрашивает он у Обтесова. — Дайте… дайте на пятнадцать копеек мятных лепешек. С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о прилавок, аптекарь лезет на полку и достает банку… Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтесов выходит из аптеки и, пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепешки. Из-за угла навстречу ему идет доктор… Оба сходятся и, жестикулируя руками, исчезают в утреннем тумане. — Как я несчастна! — говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа, который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать. — О, как я несчастна! — повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами. — И никто, никто не знает… — Я забыл пятнадцать копеек на прилавке, — бормочет аптекарь, укрываясь одеялом. — Спрячь, пожалуйста, в конторку… И тотчас же засыпает.
The Chemist's Wife
THE little town of B----, consisting of two or three crooked streets, was sound asleep. There was a complete stillness in the motionless air. Nothing could be heard but far away, outside the town no doubt, the barking of a dog in a thin, hoarse tenor. It was close upon daybreak.
Everything had long been asleep. The only person not asleep was the young wife of Tchernomordik, a qualified dispenser who kept a chemist's shop at B----. She had gone to bed and got up again three times, but could not sleep, she did not know why. She sat at the open window in her nightdress and looked into the street. She felt bored, depressed, vexed . . . so vexed that she felt quite inclined to cry--again she did not know why. There seemed to be a lump in her chest that kept rising into her throat. . . . A few paces behind her Tchernomordik lay curled up close to the wall, snoring sweetly. A greedy flea was stabbing the bridge of his nose, but he did not feel it, and was positively smiling, for he was dreaming that every one in the town had a cough, and was buying from him the King of Denmark's cough-drops. He could not have been wakened now by pinpricks or by cannon or by caresses.
The chemist's shop was almost at the extreme end of the town, so that the chemist's wife could see far into the fields. She could see the eastern horizon growing pale by degrees, then turning crimson as though from a great fire. A big broad-faced moon peeped out unexpectedly from behind bushes in the distance. It was red (as a rule when the moon emerges from behind bushes it appears to be blushing).
Suddenly in the stillness of the night there came the sounds of footsteps and a jingle of spurs. She could hear voices.
"That must be the officers going home to the camp from the Police Captain's," thought the chemist's wife.
Soon afterwards two figures wearing officers' white tunics came into sight: one big and tall, the other thinner and shorter. . . . They slouched along by the fence, dragging one leg after the other and talking loudly together. As they passed the chemist's shop, they walked more slowly than ever, and glanced up at the windows.
"It smells like a chemist's," said the thin one. "And so it is! Ah, I remember. . . . I came here last week to buy some castor-oil. There's a chemist here with a sour face and the jawbone of an ass! Such a jawbone, my dear fellow! It must have been a jawbone like that Samson killed the Philistines with."
"M'yes," said the big one in a bass voice. "The pharmacist is asleep. And his wife is asleep too. She is a pretty woman, Obtyosov."
"I saw her. I liked her very much. . . . Tell me, doctor, can she possibly love that jawbone of an ass? Can she?"
"No, most likely she does not love him," sighed the doctor, speaking as though he were sorry for the chemist. "The little woman is asleep behind the window, Obtyosov, what? Tossing with the heat, her little mouth half open . . . and one little foot hanging out of bed. I bet that fool the chemist doesn't realise what a lucky fellow he is. . . . No doubt he sees no difference between a woman and a bottle of carbolic!"
"I say, doctor," said the officer, stopping. "Let us go into the shop and buy something. Perhaps we shall see her."
"What an idea--in the night!"
"What of it? They are obliged to serve one even at night. My dear fellow, let us go in!"
"If you like. . . ."
The chemist's wife, hiding behind the curtain, heard a muffled ring. Looking round at her husband, who was smiling and snoring sweetly as before, she threw on her dress, slid her bare feet into her slippers, and ran to the shop.
On the other side of the glass door she could see two shadows. The chemist's wife turned up the lamp and hurried to the door to open it, and now she felt neither vexed nor bored nor inclined to cry, though her heart was thumping. The big doctor and the slender Obtyosov walked in. Now she could get a view of them. The doctor was corpulent and swarthy; he wore a beard and was slow in his movements. At the slightest motion his tunic seemed as though it would crack, and perspiration came on to his face. The officer was rosy, clean-shaven, feminine-looking, and as supple as an English whip.
"What may I give you? asked the chemist's wife, holding her dress across her bosom.
"Give us . . . er-er . . . four pennyworth of peppermint lozenges!"
Without haste the chemist's wife took down a jar from a shelf and began weighing out lozenges. The customers stared fixedly at her back; the doctor screwed up his eyes like a well-fed cat, while the lieutenant was very grave.
"It's the first time I've seen a lady serving in a chemist's shop," observed the doctor.
"There's nothing out of the way in it," replied the chemist's wife, looking out of the corner of her eye at the rosy-cheeked officer. "My husband has no assistant, and I always help him."
"To be sure. . . . You have a charming little shop! What a number of different . . . jars! And you are not afraid of moving about among the poisons? Brrr!"
The chemist's wife sealed up the parcel and handed it to the doctor. Obtyosov gave her the money. Half a minute of silence followed. . . . The men exchanged glances, took a step towards the door, then looked at one another again.
"Will you give me two pennyworth of soda?" said the doctor.
Again the chemist's wife slowly and languidly raised her hand to the shelf.
"Haven't you in the shop anything . . . such as . . ." muttered Obtyosov, moving his fingers, "something, so to say, allegorical . . . revivifying . . . seltzer-water, for instance. Have you any seltzer-water?"
"Yes," answered the chemist's wife.
"Bravo! You're a fairy, not a woman! Give us three bottles!"
The chemist's wife hurriedly sealed up the soda and vanished through the door into the darkness.
"A peach!" said the doctor, with a wink. "You wouldn't find a pineapple like that in the island of Madeira! Eh? What do you say? Do you hear the snoring, though? That's his worship the chemist enjoying sweet repose."
A minute later the chemist's wife came back and set five bottles on the counter. She had just been in the cellar, and so was flushed and rather excited.
"Sh-sh! . . . quietly!" said Obtyosov when, after uncorking the bottles, she dropped the corkscrew. "Don't make such a noise; you'll wake your husband."
"Well, what if I do wake him?"
"He is sleeping so sweetly . . . he must be dreaming of you. . . . To your health!"
"Besides," boomed the doctor, hiccupping after the seltzer-water, "husbands are such a dull business that it would be very nice of them to be always asleep. How good a drop of red wine would be in this water!"
"What an idea!" laughed the chemist's wife.
"That would be splendid. What a pity they don't sell spirits in chemist's shops! Though you ought to sell wine as a medicine. Have you any _vinum gallicum rubrum_?"
"Yes."
"Well, then, give us some! Bring it here, damn it!"
"How much do you want?"
"_Quantum satis_. . . . Give us an ounce each in the water, and afterwards we'll see. . . . Obtyosov, what do you say? First with water and afterwards _per se_. . . ."
The doctor and Obtyosov sat down to the counter, took off their caps, and began drinking the wine.
"The wine, one must admit, is wretched stuff! _Vinum nastissimum!_ Though in the presence of . . . er . . . it tastes like nectar. You are enchanting, madam! In imagination I kiss your hand."
"I would give a great deal to do so not in imagination," said Obtyosov. "On my honour, I'd give my life."
"That's enough," said Madame Tchernomordik, flushing and assuming a serious expression.
"What a flirt you are, though!" the doctor laughed softly, looking slyly at her from under his brows. "Your eyes seem to be firing shot: piff-paff! I congratulate you: you've conquered! We are vanquished!"
The chemist's wife looked at their ruddy faces, listened to their chatter, and soon she, too, grew quite lively. Oh, she felt so gay! She entered into the conversation, she laughed, flirted, and even, after repeated requests from the customers, drank two ounces of wine.
"You officers ought to come in oftener from the camp," she said; "it's awful how dreary it is here. I'm simply dying of it."
"I should think so!" said the doctor indignantly. "Such a peach, a miracle of nature, thrown away in the wilds! How well Griboyedov said, 'Into the wilds, to Saratov'! It's time for us to be off, though. Delighted to have made your acquaintance . . . very. How much do we owe you?"
The chemist's wife raised her eyes to the ceiling and her lips moved for some time.
"Twelve roubles forty-eight kopecks," she said.
Obtyosov took out of his pocket a fat pocket-book, and after fumbling for some time among the notes, paid.
"Your husband's sleeping sweetly . . . he must be dreaming," he muttered, pressing her hand at parting.
"I don't like to hear silly remarks. . . ."
"What silly remarks? On the contrary, it's not silly at all . . . even Shakespeare said: 'Happy is he who in his youth is young.'"
"Let go of my hand."
At last after much talk and after kissing the lady's hand at parting, the customers went out of the shop irresolutely, as though they were wondering whether they had not forgotten something.
She ran quickly into the bedroom and sat down in the same place. She saw the doctor and the officer, on coming out of the shop, walk lazily away a distance of twenty paces; then they stopped and began whispering together. What about? Her heart throbbed, there was a pulsing in her temples, and why she did not know. . . . Her heart beat violently as though those two whispering outside were deciding her fate.
Five minutes later the doctor parted from Obtyosov and walked on, while Obtyosov came back. He walked past the shop once and a second time. . . . He would stop near the door and then take a few steps again. At last the bell tinkled discreetly.
"What? Who is there?" the chemist's wife heard her husband's voice suddenly. "There's a ring at the bell, and you don't hear it," he said severely. "Is that the way to do things?"
He got up, put on his dressing-gown, and staggering, half asleep, flopped in his slippers to the shop.
"What . . . is it?" he asked Obtyosov.
"Give me . . . give me four pennyworth of peppermint lozenges."
Sniffing continually, yawning, dropping asleep as he moved, and knocking his knees against the counter, the chemist went to the shelf and reached down the jar.
Two minutes later the chemist's wife saw Obtyosov go out of the shop, and, after he had gone some steps, she saw him throw the packet of peppermints on the dusty road. The doctor came from behind a corner to meet him. . . . They met and, gesticulating, vanished in the morning mist.
"How unhappy I am!" said the chemist's wife, looking angrily at her husband, who was undressing quickly to get into bed again. "Oh, how unhappy I am!" she repeated, suddenly melting into bitter tears. "And nobody knows, nobody knows. . . ."
"I forgot fourpence on the counter," muttered the chemist, pulling the quilt over him. "Put it away in the till, please. . . ."
And at once he fell asleep again.
[The end] | 
